Лёне Тишкову

- Погода сегодня - молодец, - сказала мама, - не прогуляться ли нам всем вместе?
      - Ой, - ответил папа. Он лежал на диване и внимательно разглядывал жучка на стене. - Так прилежался, - говорит, - лежу и мечтаю, что я на пляже - пью кофе, заедая восточными сладостями.
      У меня папа огромный любитель побездельничать. Даже кормить рыбок для него непосильное бремя. Мама говорит: "Единственное, что моему мужу можно поручить, - это поймать бабочку".
      Целыми днями папа лежал на кровати и смотрел телевизор.
      - Учись, сынок, - говорил он мне. - Выучишься как следует, будешь жить так же, как и я.
      Но всё-таки мы уговорили его пойти погулять. С условием, что зайдём в ГУМ - узнаем, нет ли там телевизоров с дистанционным управлением. Это давнишняя папина мечта, а то, хочешь не хочешь, приходится иногда вставать с кровати переключать телевизор.
      Идём - мама с папой жуют печеньице, глазеют по сторонам, ветер, солнце, небо, облака... Я у них спрашиваю:
      - Кто каким бы хотел быть пальцем?
      - Я, - ответила мама, - мизинцем.
      - А я безымянным, - сказал папа.
      Вот такие вели разговоры.
      В ГУМе папа отправился в "Телевизоры", мама - в галантерею, разбрелись кто куда: я еле отыскал папу в конце третьей линии на первом этаже. Он ел мороженое и с большим любопытством разглядывал объявление:

      В уголке стоял компьютер, а около него сидела маленькая толстая тётя с фиолетовыми волосами, очень серьёзная.
      - Я хочу знать, кем я был в прошлой жизни, - сказал папа.
      - Год рождения? - спросила тётя. - Месяц, число и час?
      Папа всё сказал. Он только час никак не мог вспомнить.
      - Кажется, было утро, - говорит папа. - Хотя постойте! Когда я рождался, мне мама рассказывала, по радио звучали кремлёвские куранты и грянул гимн Советского Союза!
      - Двенадцать часов ночи, - кивнула тётя.
      Эту информацию она вложила в компьютер, и через десять минут пришёл ответ:
      "Великий писатель девятнадцатого века, гений мировой культуры, общественный деятель, философ, педагог, автор романов "Война и мир", "Анна Каренина", "Севастопольских рассказов""...
      - Вы что, шутите? - прошептал папа и вытер о пальто вспотевшие ладони.
      - Компьютеры не шутят, - отозвалась тётя.
      - Выходит, по-вашему... - пробормотал папа, - я в прошлой жизни... был... Лев Толстой???
      - Видимо, да, - серьёзно ответила тётя. - Наш компьютер высчитывает сто процентов из ста.
      - Нет, вы вообще отдаёте себе отчёт? - проговорил папа в неописуемом волнении.
      Та только руками развела.
      Папа вышел из ГУМа огромными шагами, с остекленевшим взглядом, он мчался, как призрак, без руля и без ветрил.
      - Что это с ним? - испуганно спросила мама, выныривая из галантереи.
      - Он в прошлой жизни был Лев Толстой, - ответил я на бегу.
      - Ха-ха-ха! - засмеялась мама.
      Папа остановился.
      - Ты смеёшься, - сказал он. - А это серьёзное дело.
      - Я всегда смеюсь, - радостно откликнулась мама. - Потому что когда я не смеюсь, я плачу! Миша, Миша, - спросила она, - а я кем была?
      - Я не знаю, - ответил папа. - Понимаешь, меня в первую очередь всегда интересую я. А до других мне и дела нету.
      - Всё, мы погибли, - сказала мама.
      А папа сказал:
      - У меня такой сумбур в голове. Я должен это осмыслить.
      Ночью папа лежал неподвижно, как затонувший корабль, но шум папиных мыслей не давал нам уснуть. Время от времени он вставал, включал свет в ванной комнате и смотрел на себя в зеркало со смесью страха, восхищения и изумления. Утром он спросил у меня:
      - Андрей, ты знаешь, что такое "пуританин"?
      - Нет, - сказал я. - Я знаю, что такое "жилет" и "пипетка".
      - Ты тонешь во мраке невежества, - заметил папа. - Что ты будешь делать, когда вырастешь?
      - Я буду делать очки чёрные от солнца, - ответил я и засвистел.
      - "Нет" - глупостям! - высокопарно произнёс папа. - "Да" - благоразумному времяпрепровождению!
      И стал заставлять меня решать задачу: сколько процентов воды содержится в одном килограмме человека. Он из меня кровь пил, как вампир. Голова моя трещала от знаний. Хорошо, у меня такая мозговая система - всё выветривается, ничего не остаётся.
      - Хватит тратить жизнь, - кричал папа, - на что-то малосущественное! Праздный человек - будущий преступник!
      И дал мне работу - ломать ящик. Сначала я расчленил его на доски, потом вытащил гвозди, потом я их выпрямлял, потом всё выбросил.
      Папа был страшно доволен.
      Куда только подевалась его милая привычка сесть в уголок и делать вид, что его не существует? Папа надел красную водолазку, которую он носил до женитьбы, шорты, носки и храбро в таком виде расхаживал по квартире, донимая нас разговорами о том, почему все считают себя вправе ущемлять свободу его личности.
      Раньше он задавал нам с мамой вопросы типа:
      - А снег во дворе растаял?
      - Листья падают? Шуршат под ногами?
      - Грачи прилетели?
      Теперь он с головой ушёл в проблемы государственного устройства, народного образования и политической жизни страны. Он всё время маячил перед глазами и на чём свет стоит ругал современное общество, где нет места простому человеческому счастью.
      Мама говорила:
      - Миша, ты наживёшь себе неприятности.
      А папа:
      - НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ!
      И завёл себе дневник: "Правила Жизни".

      "Вот я смотрю на собаку, - писал он в своём дневнике, - и удивляюсь, как это природа устроила мудро - волосяной покров".
      Раньше он ел что попало, не привередничал, радовался каждому приёму пищи, теперь же - как сядет за стол, так давай крутить носом.
      - Что вы мне мясо даёте? - ворчал он. - Кто это? Чистое или нечистое животное? Чистое - это то, у кого копыто раздвоено, и оно жуёт жвачку. Например, жирафы и горные козлы. А нечистые - верблюды, зайцы и тушканчики!
      Он прекратил убивать тараканов, клопов и комаров. Комары всю кровь из него высосали, а папа смотрит на них с любовью, а ночью чешется и вскрикивает сквозь сон: "Не убий!"
      Он без конца наведывался к соседям - плотнику Павлу Ивановичу и пенсионерке бабе Хасе, спрашивал сколько они получают и чем питаются. Никто его не просил - по велению сердца папа раздал бабы-Хасиным внукам все мои вещи. А Павлу Ивановичу - тот сверх всякой меры употреблял спиртные напитки - взял и подарил мамин неприкосновенный запас: банку растворимого бразильского кофе.
      - Какая глыба, а? - отзывался о нём Павел Иванович. - Какой матёрый человечище!!!
      Я злился, конечно, ругался, но что было делать? Не убивать же родного папу! Тем более что он засел писать роман, который в своё время начал и почему-то бросил на середине Лев Толстой: "ВСЁ о духовном развитии человека".
      Папа работал над этим романом не разгибая спины много дней и ночей, отрастил усы, бороду, грозные нависшие брови, морщил лоб, ширил нос и такой давал взгляд пронзительный, что мы с мамой старались как можно реже попадаться ему на глаза.
      Папа плакал, когда относил его в издательство.
      - Я вложил в него всё, что у меня есть, - говорил он. - Все чувства и весь интеллект.
      - Ты - это встреча с прекрасным, - отвечала мама.
      Но у моего папы было такое подозрение, что мама хочет одного: получить кучу денег за его роман. Поэтому он тайно от мамы написал завещание, где попросил, чтобы после его смерти произведения его ни в коем случае не стали моей или маминой собственностью, а были безвозмездно переданы народу.
      Сколько с ним было забот и хлопот, сколько ужасов и препятствий. К тому же он стал дико не любить соглашаться. Хлебом не корми, только дай поперечить.
      - Всю ночь лил дождь, - говорит мама.
      - А мне казалось, - отвечал папа, - что всю ночь светило солнце.
      - Да, я теперь не такой безмятежный, как раньше, - заявлял он. - Пашу, кошу, пишу, тружусь в поте лица. Все требуют: государство, народ...
      И вдруг по поводу папиного романа приходит письмо. Рецензент Болдырев пишет, что роман плохой, длинный, скучный, совсем никуда не годный, очень плохо написан, а папа - графоман.
      - Как так? - папа опешил. - Кто такой Болдырев? КТО ЭТО ТАКОЙ? Ни о чём не осведомлённый человек! Может, просто ошибка?
      И, чтобы доказать, какое этот отзыв досадное недоразумение, отправился в ГУМ за справкой, что он в прошлой жизни был Лев Толстой.
      Он шагал - бородатый, в толстовке, подпоясанный, в чёрных сапогах, с горящими глазами; прохожие оборачиваются, мама бежит за ним, и я тоже бегу, но поодаль, делаю вид, что они не со мной.
      Мама кричит на всю улицу:
      - Миша! Ты только не волнуйся. Они ещё пожалеют об этом!
      А папа с мрачной решимостью - прямо к компьютеру:
      - Дайте мне справку, что я в прошлой жизни был Лев Толстой. - И называет свой год рождения, месяц, число и час.
      Мама:
      - Ты точно помнишь, что это случилось в двенадцать часов? Ни раньше, ни позже?
      - Именно в двенадцать, - уверенно сказал папа. - По радио били куранты и звучал гимн Советского Союза.
      - А ты где родился-то?
      - На Урале.
      - Но ведь там у вас другое время!
      Никто не знал, как моя мама умеет докапываться до правды.
      - Да, - согласился папа, не понимая, куда она клонит.
      - Значит, наши куранты у вас били в два...
      - Так в два или в двенадцать? - нетерпеливо спросила оператор компьютера.
      - Выходит, в два, - простодушно ответил папа.
      Та всё записала и эту информацию вложила в компьютер.
      Через пять минут на экране вспыхнуло: "КУЗНЕЧИК".
      - Что? - бледнея проговорил папа. - Что там написано?
      - "Куз-не-чик", - прочитал я. - Ты в прошлой жизни был кузнечиком!
      - Ах кузнечиком! - повторил папа, не в силах осознать, что произошло. - А каким?
      - Маленьким, зелёным, - ответила оператор.
      - Так, - сказал потрясённо папа и пошёл не разбирая дороги.
      - Миша, Миша, не верю, это какой-то ляпсус! - кричит мама. - Ты был Толстой, это видно невооружённым глазом, но только, наверное, не Лев, а Алексей!
      Мы проходили мимо трикотажного отдела, и мамино внимание привлёк яркий зелёненький джемперок.
      - Джемпер, Миша! - обрадовалась мама. - Как раз твой размер.
      Она сняла его с вешалки и натянула на папу, и папа, впервые за это время, не оказал ей сопротивления. Он стоял - длинный, бледный, в зелёненьком свитерке - вылитый кузнечик.
      - А что? Мне нравится, - сказал папа, потерянно глядя на себя в зеркало. - Люся, Люся, - тихо проговорил он, - ты моя Полярная звезда.
      - А ты мой Южный Крест, - ответила мама.
      Мы вышли на Красную площадь.
      Ветер, небо, облака...
      - А я даже рад, - сказал папа и вздохнул полной грудью. - У меня камень свалился с души. А то я подумал, что мне надо продолжать дело Льва Толстого.

[в пампасы]