Я вернулся из школы, смотрю: мама сидит грустная около наряженной елки. И говорит:
- Все, Андрюха. Мы теперь одни. Папа меня разлюбил. Он сегодня утром в девять сорок пять полюбил другую женщину.
- Как так? - Я своим ушам не поверил. - Какую другую женщину?!!
- Нашего зубного врача Каракозову, - печально сказала мама. - Когда ему Каракозова зуб вырывала, наш папа Миша
почувствовал, что это женщина его мечты.
Вот так раз! Завтра Новый год, день подарков, превращений и чудес, а мой папа отчебучил.
Я боялся взглянуть на мокрого ивана. Это наш цветок - комнатное растение. Он без папы не может и дня. Как папа исчезает
из поля зрения - в отпуск или командировку - наш мокрый иван... сбрасывает листья. Стоит с голым прозрачным стволом,
пока папа не вернется, - хоть поливай его, хоть удобряй! Не мокрый иван, а голый вася.
Иван был мрачнее тучи.
- Уложил в новый чемодан новые вещи, - рассказывала мама, - и говорит: "Не грусти, я с тобой! Одни и те же облака
проплывают над нами. Я буду глядеть в окно и думать: "Это же самое облако плывет сейчас над моей Люсей!"
Насчет облаков папа угодил в точку, ведь зубодерша Каракозова жила в соседнем доме, напротив поликлиники. И я, конечно,
сразу отправился к нему.
Как можно разлюбить? Кого? Маму??? Бабушку?! Дедушку Сашу?!! Да это все равно что я скажу своему псу
(у меня такса Кит): "Я разлюбил тебя и полюбил другого - бультерьера!" Кит уж на что умник - даже не поймет, о чем я
говорю!
Я позвонил. Открыл мой папа Миша.
- Андрюха! - он обнял меня. - Сынок! Не забыл отца-то?!
И я тоже его обнял. Я был рад, что его чувства ко мне не ослабели!
Тут вышла Каракозова в наушниках. У нее такие синии лохматые наушники. Она в них уши греет. В квартире у нее
невероятный холод. Сидят здесь с папой, как полярники. Папа весь сине-зеленый.
- Мой отпрыск, - с гордостью сказал он ей, - Андрюха!
- Молоток парень!
Папа:
- Может, будем обедать?
А Каракозова:
- Надо мыть руки перед едой!
Пока мы с папой мыли руки, он мне и говорит:
- Врач Каракозова Надя - веселый, культурный человек. У нее широкий круг интересов. Она шашистка, играет в пинг-понг.
Была в шестнадцати туристических походах, пять из них - лодочные!
- Вот здорово! - говорю.
Я сразу вспомнил, как мама однажды сказала: "Андрюха вырастет и от нас уйдет".
А папа ответил: "Давай договоримся: если кто-нибудь из нас от нас уйдет, пусть возьмет нас с собой".
Тут Каракозова внесла запеченную курицу в позе египетского писца: выпуклый белый живот, полная спина и крылышки сложил
на груди.
Она не пожмотничала - положила нам с папой каждому крыло, ногу и соленый огурец.
- Огурцы, - важно сказал папа, - Надя солит сама в соке красной смородины!
- Немаловажен укроп, - говорит Каракозова. - Только укроп нужно брать в стадии цветения.
Видно было, что она по уши втрескалась в нашего папу. И правильно сделала! В кого ж тут влюбляться из пациентов, кроме
него? Вот он какой у нас, как наворачивает курицу! В жизни не подумал бы, что этому человеку сегодня вырвали зуб!
- Надя - прекрасный специалист, - с нежностью сказал папа.
- А я вообще люблю вырывать зубы. - Каракозова улыбнулась. - Вайнштейн не любит. Так я и вырываю за себя и за него.
Папа переглянулся со мной: дескать, видишь, какая славная! Я сделал ему ответный знак.
Папа был в ударе. Усы торчат. Взор горит. И много ошарашивающего рассказал он о себе.
Рассказ у него шел в три ручья. Первый - за что папа ни возьмется, выходит у него гораздо лучше всех. Премии и первые
места на папу валятся - не отобьешься! И у него есть все данные считать себя человеком особенным, а не каким-нибудь
замухрышкой. Второй - что в семье, где он раньше жил (это в нашей с мамой!), его считают ангелом.
- Скажи, Андрюха, я добрый? - говорил папа. - Я неприхотливый в еде! Я однолюб! И два моих принципа в жизни - не
унывать и не падать духом!
Третий ручей был о том, какую папа Миша играет огромную роль в деле пылесошения и заклейки окон. И чтоб не быть
голословным, он вмиг заклеил Каракозовой щели в окнах, откуда вовсю дули ветры с Ледовитого океана. А также, хотя
Каракозова сопротивлялась, пропылесосил ей диван-кровать.
- Может, у вас есть клопы? Или тараканы? - спросил я у Каркозовой. - Папа всех здорово морит.
- Миша - это человек с большой буквы! - ответила она с нескрываемой радостью.
Я стал собираться. Папа вышел в переднюю меня проводить. Он спросил, завязав мне на шапке-ушанке шнурки:
- А как вы без меня, сынок? Кит в живых? Вы смотрите, чтоб вас не ограбили. Сейчас очень повысился процент грабежей.
Сам должен понимать, какой сторож Кит! Кит умирает от любви к незнакомым людям. Если к нам вдруг заявятся грабители, он
их встретит с такой дикой радостью, что этих бандитов до гробовой доски будет мучать совесть.
- А как мокрый иван? - спросил папа.
- Не знаю, - говорю. - Пока листья на месте. Но вид пришибленный.
Что-то оборвалось у папы в груди, когда он вспомнил про ивана.
- Я просто чудовище, - сказал он. - Надя! Дома мокрый иван! Вот его фотография. Здесь он маленький. Мы взяли его совсем
отростком... За столетник-то я спокоен - он в жизни не пропадет. А иван без меня отбросит листья. Надя! - Папа уже
надевал пальто. - Пойми меня и прости!..
- Я понимаю тебя, - сказала Каракозова. - Я понимаю тебя, Миша. Ты не из тех, кто бросает свои комнатные растения.
- Я с тобой! - вскричал папа. - Одни облака проплывают над нами. Я буду смотреть и думать: "Это же самое облако
проплывает над моей Надей".
- Да вы приходите к нам праздновать Новый год! - сказал я.
- Спасибо, - ответила Каракозова.
- Но моя Люся,- предупредил папа, - не может печь пироги. Она может только яйцо варить.
- Ничего, я приду со своими пирогами, - тихо сказала Каракозова.
И мы отправились домой с папой и с чемоданом.
А мама, и Кит, и мокрый иван, и даже столетник чуть листья не отбросили от радости, когда увидели нас в окно.
